Николай Гоголь. "Портрет" - подарочная книга
подарочное издание
Категория:
подарки
СТРАНИЦ: 136
ВЕС: 310 г
ФОРМАТ ИЗДАНИЯ: 120 х 162 мм
БУМАГА МЕЛОВАННАЯ МАТОВАЯ
ПЕРЕПЛЕТ ШЕЛКОВЫЙ
ЛЯССЕ
ТРЕХСТОРОННИЙ ЗОЛОТОЙ ОБРЕЗ
ХУДОЖНИК В. Панов
Иллюстрированная подложка на каждой странице
ПОДАРОЧНЫЙ ФУТЛЯР ДЛЯ КОМПЛЕКТА ИЗ ТРЕХ КНИГ
ISBN: 5-9680-0010-4
Издательство "Пан пресс"
Повесть "Портрет" из цикла "Петербургские повести" — одно из самых мистических и гротескных
произведений великого русского писателя Н. В. Гоголя. Деньги или талант? Как сохранить в себе душу и
найти путь к ее спасению? Какой должна быть судьба настоящего художника? Эти «вечные» вопросы продолжают волновать и современного человека.
Повесть великого Гоголя сопровождается удивительно тонкими иллюстрациями одного из лучших книжных художников России — Владимира Панова.
Николай Васильевич Гоголь 01.04.1809 - 21.02.1852
Родился 20 марта (1 апреля н.с.) в местечке Великие Сорочинцы Миргородского уезда Полтавской губернии в семье небогатого помещика. Детские годы прошли в имении родителей Васильевке, рядом с селом Диканька, краем легенд, поверий, исторических преданий. После домашнего образования Гоголь провел два года в Полтавском уездном училище, затем поступил в Нежинскую гимназию высших наук, созданную по типу Царскосельского лицея для детей провинциального дворянства. Здесь учился играть на скрипке, занимался живописью, играл в спектаклях, исполняя комические роли. После окончания Нежинской гимназии в июне 1828 в декабре отправился в Петербург. В ноябре 1829 получил место мелкого чиновника. В 1830 в журнале "Отечественные записки" появилась первая повесть Гоголя "Басаврюк", впоследствии переработанная в повесть "Вечер накануне Ивана Купала". В декабре в альманахе Дельвига "Северные цветы" напечатана глава из исторического романа "Гетьман. Литературную известность Гоголю принесли "Вечера на хуторе близ Диканьки" (1831 — 32), повести "Сорочинская ярмарка", "Майская ночь" и др. В 1833 пришел к решению посвятить себя научной и педагогической работе и в 1834 был назначен адъюнкт-профессором по кафедре всеобщей истории при Санкт-Петербургском университете. В 1835 оставил университет и целиком отдался литературному творчеству. В том же году появился сборник повестей "Миргород", куда вошли "Старосветские помещики", "Тарас Бульба", "Вий" и др., и сборник "Арабески" (на темы петербургской жизни). Повесть "Шинель" была самым значительным произведением петербургского цикла, закончена в 1842. В 1835 был написан "Ревизор" и уже в 1836 поставлен в Москве с участием Щепкина. Вскоре после постановки "Ревизора", затравленный реакционной печатью и "светской чернью", Гоголь уехал за границу, поселившись сначала в Швейцарии, затем в Париже, продолжал работу над "Мертвыми душами", начатую в России. В марте 1837 поселился в Риме. Во время приезда в Россию в 1839 — 1840 читал друзьям главы из первого тома "Мертвых душ", который был завершен в Риме в 1840 — 1841. Вернувшись в Россию в октябре 1841, Гоголь при содействии Белинского и др. добился напечатания первого тома (1842). Работа над вторым томом "Мертвых душ" совпала с глубоким духовным кризисом писателя. 11 февраля 1852, находясь в тяжелом душевном состоянии, писатель сжег рукопись второго тома поэмы. 21 февраля утром Гоголь умер в своей последней квартире на Никитском бульваре.
краткое содержание
Действие происходит в Питере. На Васильевском острове живет молодой, бедный, но талантливый художник Чартков. В лубочной лавке он покупает за двугривенный портрет неизвестного человека, с удивительно живыми глазами. Приносит домой. Ночью видит то ли сон, то ли явь: выходит человек из портрета, считает завернутые в бумажку деньги, 1000 червонцев. Утро. Приходит домовладелец и квартальный требовать оплаты за жилье, а денег у художника нет. Из картины вдруг выпадает сверток. Чартков платит, переезжает на Невский проспект. Приучается рисовать быстро и схематично, общие черты. Его хвалят. О прежнем желании - "Були бы деньги, я развивал бы свой талант" - он забыл. Главной целью Чарткова стало золото. Общество его любит, он бывает на пирах, балах. Однажды в Академии искусств увидел гениальную картину, и не смог дать ей оценку. Пытается нарисовать нечто подобное, но рука его уже привыкла к схематичному изображению. От злости начал он скупать все знаменитые картины и резать их ножом. У Чарткова начинается горячка, признан сумасшедшим. Все имущество его пущено с аукциона, в том числе и портрет. Появляется художник Б. и рассказывает историю портрета. Говорит, что он должен принадлежать ему. На окраине Петербурга в Коломне жил ростовщик. Все, кому он давал в долг, становились несчастными. Отец художника Б. расписывал храмы. Ростовщик заказал ему свой портрет. Отец берется сделать портрет, но кисть сама выводит черные глаза ростовщика, их взгляд. Портрет не был закончен, а на следующий день ростовщик умер. Отца настигло несчастье, хотел сжечь портрет, но его друг выпросил портрет себе. И с этих пор пошел портрет по рукам. Пока художник Б. говорил, портрет исчез. Ростовщик: "желтое лицо, высок, худ, дьявольские глаза" "Нарисуй, я буду жить в портрете..."
отрывки из "Портрет"
.......
"Что, батюшка, выбрали что-нибудь?" Но художник уже стоял несколько времени неподвижно перед одним портретом в больших, когда-то великолепных рамах, но на которых чуть блестели теперь следы позолоты. Это был старик с лицом бронзового цвета, скулистым, чахлым; черты лица, казалось, были схвачены в минуту судорожного движенья и отзывались не северною силою. Пламенный полдень был запечатлен в них. Он был драпирован в широкий азиатский костюм. Как ни был поврежден и запылен портрет, но когда удалось ему счистить с лица пыль, он увидел следы работы высокого художника. Портрет, казалось, был не кончен; но сила кисти была разительна. Необыкновеннее всего были глаза: казалось, в них употребил всю силу кисти и все старательное тщание свое художник. Они просто глядели, глядели даже из самого портрета, как будто разрушая его гармонию своею странною живостью. Когда поднес он портрет к дверям, еще сильнее глядели глаза. Впечатление почти то же произвели они и в народе. Женщина, остановившаяся позади его, вскрикнула: "Глядит, глядит", - и попятилась назад. Какое-то неприятное, непонятное самому себе чувство почувствовал он и поставил портрет на землю. - А что ж, возьмите портрет! - сказал хозяин. - А сколько? - сказал художник. - Да что за перо дорожиться? три четвертачка давайте! - Нет. - Ну, да что ж дадите? - Двугривенный, - сказал художник, готовясь идти. - Эк цену какую завернули! да за двугривенный одной рамки не купишь.
.......
- Да! терпи, терпи! - произнес он с досадою.- Есть же наконец и терпенью конец. Терпи! а на какие деньги я завтра буду обедать? Взаймы ведь никто не даст. А понеси я продавать все мои картины и рисунки, за них мне за все двугривенный дадут. Они полезны, конечно, я это чувствую: каждая из них предпринята недаром, в каждой из них я что-нибудь узнал. Да ведь что пользы? этюды, попытки - и все будут этюды, попытки, и конца не будет им. Да и кто купит, не зная меня по имени? да и кому нужны рисунки с антиков из натурного класса, или моя неоконченная любовь Психеи, или перспектива моей комнаты, или портрет моего Никиты, хотя он, право, лучше портретов какого-нибудь модного живописца? Что, в самом деле? Зачем я мучусь и, как ученик, копаюсь над азбукой, тогда как мог бы блеснуть ничем не хуже других и быть таким, как они, с деньгами. Произнесши это, художник вдруг задрожал и побледнел: на него глядело, высунувшись из-за поставленного холста, чье-то судорожно искаженное лицо. Два страшные глаза прямо вперились в него, как бы готовясь сожрать его; на устах написано было грозное повеленье молчать. Испуганный, он хотел вскрикнуть и позвать Никиту, который уже успел запустить в своей передней богатырское храпенье; но вдруг остановился и засмеялся. Чувство страха отлегло вмиг. Это был им купленный портрет, о котором он позабыл вовсе. Сияние месяца, озаривши комнату, упало и на него и сообщило ему странную живость. Он принялся его рассматривать и оттирать. Омакнул в воду губку, прошел ею по нем несколько раз, смыл с него почти всю накопившуюся и набившуюся пыль и грязь, повесил перед собой на стену и подивился еще более необыкновенной работе: все лицо почти ожило, и глаза взглянули на него так, что он наконец вздрогнул и, попятившись назад произнес изумленным голосом: "Глядит, глядит человеческими глазами!" Ему пришла вдруг на ум история, слышанная давно им от своего профессора, об одном портрете знаменитого Леонардо да Винчи, над которым великий мастер трудился несколько лет и все еще почитал его неоконченным и который, по словам Вазари, был, однако же, почтен от всех за совершеннейшее и окончательнейшее произведение искусства.
.......
Сиянье месяца усиливало белизну простыни, и ему казалось, что страшные глаза стали даже просвечивать сквозь холстину. Со страхом вперил он пристальнее глаза, как бы желая увериться, что это вздор. Но наконец уже в самом деле... он видит, видит ясно: простыни уже нет... портрет открыт весь и глядит мимо всего, что ни есть вокруг, прямо в него, глядит просто к нему вовнутрь... У него захолонуло сердце. И видит: старик пошевелился и вдруг уперся в рамку обеими руками. Наконец приподнялся на руках и, высунув обе ноги, выпрыгнул из рам... Сквозь щелку ширм видны были уже одни только пустые рамы. По комнате раздался стук шагов, который наконец становился ближе и ближе к ширмам. Сердце стало сильнее колотиться у бедного художника. С занявшимся от страха дыханьем он ожидал, что вот-вот глянет к нему за ширмы старик. И вот он глянул, точно, за ширмы, с тем же бронзовым лицом и поводя большими глазами. Чартков силился вскрикнуть - и почувствовал, что у него нет голоса, силился пошевельнуться, сделать какое-нибудь движенье - не движутся члены. С раскрытым ртом и замершим дыханьем смотрел он на этот страшный фантом высокого роста, в какой-то широкой азиатской рясе, и ждал, что станет он делать. Старик сел почти у самых ног его и вслед за тем что-то вытащил из-под складок своего широкого платья. Это был мешок. Старик развязал его и, схвативши за два конца, встряхнул: с глухим звуком упали на пол тяжелые свертки в виде длинных столбиков; каждый был завернут в синюю бумагу, и на каждом было выставлено: "1000 червонных". Высунув свои длинные костистые руки из широких рукавов, старик начал разворачивать свертки. Золото блеснуло. Как ни велико было тягостное чувство и обеспамятевший страх художника, но он вперился весь в золото, глядя неподвижно, как оно разворачивалось в костистых руках, блестело, звенело тонко и глухо и заворачивалось вновь. Тут заметил он один сверток, откатившийся подалее от других, у самой ножки его кровати, в головах у него. Почти судорожно схватил он его и, полным страха, смотрел, не заметит ли старик. Но старик был, казалось, очень занят. Он собрал все свертки свои, уложил их снова в мешок и, не взглянувши на него, ушел за ширмы. Сердце билось сильно у Чарткова, когда он услышал, как раздавался по комнате шелест удалявшихся шагов. Он сжимал покрепче сверток свой в руке, дрожа всем телом за него, и вдруг услышал, что шаги вновь приближаются к ширмам, - видно, старик вспомнил, что недоставало одного свертка. И вот - он глянул к нему вновь за ширмы. Полный отчаяния, стиснул он всею силою в руке своей сверток, употребил все усилие сделать движенье, вскрикнул - и проснулся. Холодный пот облил его всего; сердце его билось так сильно, как только можно было биться; грудь была так стеснена, как будто хотело улететь из нее последнее дыханье. "Неужели это был сон?" - сказал он, взявши себя обеими руками за голову; но страшная живость явленья не была похожа на сон. Он видел, уже пробудившись, как старик ушел в рамки, мелькнула даже пола его широкой одежды, и рука его чувствовала ясно, что держала за минуту пред сим какую-то тяжесть. Свет месяца озарял комнату, заставляя выступатъ из темных углов ее где холст, где гипсовую руку, где оставленную на стуле драпировку, где панталоны и нечищенные сапоги. Тут только заметил он, что не лежит в постели, а стоит на ногах прямо перед портретом. Как он добрался сюда - уж этого никак не мог он понять. Еще более изумило его, что портрет был открыт весь и простыни на нем действительно не было. С неподвижным страхом глядел он на него и видел, как прямо вперились в него живые человеческие глаза.
Холодный пот выступил на лице его; он хотел отойти, но чувствовал, что ноги его как будто приросли к земле. И видит он: это уже не сон: черты старика двинулись, и губы его стали вытягиваться к нему, как будто бы хотели его высосать... С воплем отчаянья отскочил он - и проснулся. "Неужели и это был сон?" С бьющимся на разрыв сердцем ощупал он руками вокруг себя. Да, он лежит на постеле в таком точно положенье, как заснул. Пред ним ширмы; свет месяца наполнял комнату. Сквозь щель в ширмах виден был портрет, закрытый как следует простынею, - так, как он сам закрыл его. Итак, это был тоже сон! Но сжатая рука чувствует доныне, как будто бы в ней что-то было. Биение сердца было сильно, почти страшно; тягость в груди невыносимая. Он вперил глаза в щель и пристально глядел на простыню. И вот видит ясно, что простыня начинает раскрываться, как будто бы под нею барахтались руки и силились ее сбросить. "Господи, боже мой, что это!" - вскрикнул он, крестясь отчаянно, и проснулся.
.......
|